"На меня много кто влиял... Шагал, Рембрандт, пары бензина в пластиковом пакете". “Let the sky fall, We will stand tall At Skyfall”. "И прекрати выкладывать в своем ЖЖ наши планы ограбления банка".
Время: 17.10.20.
Локация: ЛЭП в Тверской области.
Буква: А.
Прыжок: 27.
Маленьким заданием на этот прыжок было, наконец, прочувствовать задержку. Не кидаться сразу и непонятно на какой секунде, а сознательно не бросать спасительную медузу, держа на ней руку и продолжая падать, чувствуя и замечая то, что вокруг, отслеживая открытие по определенным ориентирам.
По телефону, в Москве, когда так просто обсуждаются какие-то на самом деле совершенно невменяемые и прекрасеые вещи, в реальность которых тогда не особо веришь, было придумано привязать кусок туалетной бумаги на опоре ниже, в том месте, после которого я должен буду раскрываться. А я должен был пропадать эту бумагу, держа ее взглядом. Именно пролететь, заставляя себя держать руку, не бросая вытяжной, пока я не увижу, как она скроется из виду.
И рулон нашелся подходящий. "Первым делом".
От бумаги мы в итоге отказались, заменив ее задачей падать, считая пролетающие мимо рога. Прыгали с третьего рога ЛЭП, а раскрываться я должен был после первого. И именно поймать ощущение, четко видеть каждую площадку и пропадать первую.
Когда мы переправились на другой берег, лодочник сказал нам, что уже закидывал туда четверых бейсеров накануне. Мы пробирались через траву и перетаскивали наше походно-выживальное имущество и системы, гадая, кто нас там встретит. Когда мы вышли к ЛЭПкам, внизу мы нашли опустевший лагерь из двух палаток и расстеленных на осенних листьях укладочных столов. Его обитатели уже ушли на опору и лезли прыгать. С нижней площадки нас радостно поприветствовала неопознанная мной фигура в капюшоне. Мы поорали друг другу, но никто никого не узнал, а нас приняли за какого-то Леху. Которым никто из нас не оказался. Мы начали возиться с палаткой и обустраиваться, посматривая наверх. Первый хлопок парашюта и пропущенный мной прыжок, и мы встречаем и знакомимся с первым из наших уебанских соседей. Второй, третий. Чуваки почему-то прыгают с нижнего рога в не самую удобную сторону. Оказывается, что прыгают тард и тард-овер. (Прыжок с неубранным в ранец парашютом в руках и такой же - с переворотом через купол). Для этого им нужно как-то потратить избыток высоты, мешающий в штиль.
Четертый не торопится.
Я узнаю его по укладочному столу и угадываю. Та самая ткань - цифровой камуфляж, из которой он сшил мне стол по моей просьбе, и специально нашел такую. Потом сказал, что получилось круто, и он ее использует. Здесь тот, кто сшил мой купол.
Он тоже прыгает после перерыва, и встречаемся мы тут совершенно случайно. Четвертый громкий хлопок ткани об воздух, и я бегу через траву поприветствовать, обнять и предъявить свою рожу - зацени совпадение, пока он собирает купол.
Теперь нам стремно и интересно. Ему интересно посмотреть свой парашют у владельца и в деле, а мне стремно - не разочаровать производителя. В этот раз у нас одновременно три его "Енота" (название купола - "Raccoon") - у него, у моего напарника и мой черный (условное имя - Тень).
Вскоре наверх ползем мы. В этот раз я не ждал от себя многого. Просто приехать. Просто долезть. И погода (чуть холоднее) и собственное задолбатое состояние. Но многое давалось на удивление легче, чем в первый раз здесь. Хотя, сидя на холодной остановке в Москве утром, я чувствовал только желание уюта, цивилизации, своих маленьких дел и простых человеческих радостей и уже заранее скучал по всему этому. Хотя мне и было стыдно. Бейс всегда начинается рано утром, по темноте, холоду, и с неподъемных баулов с вещами и системой. Когда город еще спит. Это всегда преодоление. Но и своя магия. Спокойная жизнь подождет здесь всегда, а некая избранность и предчувствие настоящего приключения заставляют испытывать благодарность и продолжать идти.
Здесь случается достойная моей жопы накладка. На первую площадку с земли наверх не ведет никакая лестница. Опора ЛЭП рабочая. Метров 20 нужно лезть по альп веревке на жумаре и гри-гри (подъемное и подъемно-спусковое устройства). В этот раз повесили кусок старой динамики (вместо статичной веревки, она растягивается) и она провисала, плохо проходя в гри-гри, отнимая у меня больше сил и времени на этот подъем. Я стебу себя за свою убитость, за жалкость тушки, которая нас здесь немного позорит, втянуть которую наверх представляет собой некое сверхусилие. А это не то чтобы проблема. Но я и благодарен ей, что она вообще мне тут еще служит. Поэтому просто стараюсь держаться при этом не слишком позорно или уныло. Я понимаю, что один такой подъем - мой предел. На вторую попытку меня не хватит. И, не долезая нескольких метров до площадки, я натыкаюсь на узел на основной веревке. Его устройство не пройдет. Все - алес, спускаемся, дубль два. Я ржу, желая посмотреть в глаза гению, завязавшему там гребаный узел, ржу над нами, стянувшими его вниз, и не обратившими на это никакого вниманмя, над собой, не отреагировавшим на него никак, прежде, чем встретиться с ним на самом верху. Чуваки снизу ждут и уже строят гипотнзы такого отступления. Они приходят, и мы заново собираем подъемное устройство. Меня убеждают немного изменить способ и лезть на двух жумарах, что съэкономит силы. И я, наконец, втаскиваю свою жопу наверх. Первая площадка. Я отцепляю от себя все устройства и спускаю их вниз. Дальше сижу, привалившись к перилам, просто дышу, смотрю на осенние виды и реку (камыши у воды стали желтыми, солнце на желто-сером небе собирается скоро садиться, и желтизна неба под облаками отражается в воде, высоко в осеннем небе пролетает спортивный самолет и две чайки, зелеными уже остались только хвойные. На том берегу - маленький город. Все это так спокойно, тихо и красиво. Это невероятная осень и вечерние пасмурные цвета), и жду остальных. Это так хорошо. Просто осознавать эти маленькие детали, чувствовать запахи, дышать и пытаться запомнить. Этот вид сверху. Это чувство неба, воздуха и самого объекта.
Мой напарник выбирается на площадку, втягивает системы, и мы начинаем ползти по железным лестницам вверх. В голове немного пусто. Я плохо представляю, готов-не готов ли я. Способен ли на что-то. Но пообещал себе, что прыжок будет один. Но я хочу этот прыжок. Я лезу очень медленно, приставляя вторую ногу на каждой ступеньке, останавливаюсь везде, где можно. Но мне не так уж сложно. Я стараюсь вобрать в себя эти виды, запомнить, почувствовать себя в здесь и сейчас, почувствовать благодарность за эти моменты наверху, использовать свое мгновение ухода с экзита, чтобы вырваться куда-то вперед, хоть немного, попытаться сделать свое задание, что-то маленькое, но чего я еще не мог. Чем выше, тем больше я вижу этих осенних пейзажей. Осень там - самая настоящая. Та, очень нужная мне. Моя. Тихо наступает мое время - закат. Это моя погода, мои пейзажи и краски, природа тоже готовится, выдавая мне нужные декорации. Здесь почти штиль. Редкость наверху. Ни ветерка. В прошлый раз от ветра подрагивали толстые металлические трубы перекрытий. Этот пейзаж проникает в меня, а я - в него, растворяясь в нем почти полностью, сливаясь с ним. Как там было в той моей мантре-цитате. "Я есть небо?.. Я - вечный его обитатель".. Я касаюсь опоры ступенька за ступенькой, и отпускаю, как лишнюю страховку, с которой не оторваться, из своей головы сначала землю, как точку отсчета, свою связь с землей, мысли, что там высоко, потом и сам объект, я не привязан и к нему. Только держась взглядом за небо, только находясь в совсем другой системе отсчета и законов, можно уйти в это мгновение за точкой невозврата. Отпустить все. И доверять всему. Я хотел бы чувствовать все, осознавать в момент ухода с экзита в воздух. Но я включаю некий автопилот, потому что слишком много ответственности - те, кто стоят за моей спиной, слишком мало доверия к самому себе. Что я на что-то гожусь. Нельзя думать и смотреть. Вообще.
Напарник ждет меня на каждой площадке и немного мерзнет. Мы перекидываемся короткими разговорами, а я подавляю в себе попытки нести херню и болтать. Он уже ждет меня наверху, когда я вылезаю. К краю рога велет железный мостик, обнесенный ржавыми перилами. Я медленно встаю и иду по рогу. Он уже одевается в систему. Я вытряхиваю из стеша сначала шлем с камерой, а потом парашют. Вспоминаю свою вчерашнюю вечернюю укладку через усталость, с сомнением тяну из кармана медузу, проверяя усилие - выходит, захочу спастись - вытяну. Нас догоняют наши четверо ребят, по одному выбираясь на площадку. Мы подкалываем друг друга и трепемся о камерах и прочей ерунде, и я стараюсь отключиться, не отвлекаясь. Хотя хочется смотреть, хочется видеть их лица. Я спрашиваю у напарника, не дофига ли медузы я вытянул (уличая себя в слишком сильном подсознательном желании спастись), на что он отвечает, что медузы не может быть дофига. (Флешбеком в голове мое обучение укладке: "Мля, ты хоть сначала спрашивай, не добуя ли я вытянул. А я тебе бы сказал, что добуя. Ты вообще хоть что-нибудь иногда спрашивай". Но там речь шла совсем о другом, и о моей ассоциальной привычке не доставать разговорами). Я включаю камеру. Она на роге (тоже рог) на шлеме, так чтобы снимала лицо, я хочу видеть все твои гребаные слабости, я хочу видеть твои глаза, и чтобы ты - улыбался. Установка самому себе. Меня почти везде этому учили. Что бы ты ни делал - улыбайся. Это легко и красиво. Невидимые зрители должны это видеть и получить шоу. Я улыбаюсь, подняв взгляд в пишущую свои логи гопру - черный ящик. Я думаю о том, чтобы забить на съемку, что не заслуживаю внимания камеры, но думаю и о себе прошлом и себе будущем, которым будет интересно, о сохранении этого воспоминания, думаю о Бэнише, и как он снимал свои фильмы.
Ну, что погнали? Я иду по рогу дальше. Мы останавливаемся, и напарник рассказывает мне о том, что я должен сделать, как перевести взгляд и считать рога. О направлениях приземления и уходе на запасную площадку в случае доворота. А я понимаю, что отвлекаюсь, думая только о двойном писке, который издала камера. Пишет ли? Но я беру себя в руки, останавливаю запись, снова ставлю для перестраховки, и пытаюсь слушать и больше не отвлекаться.
- Увидимся, - голос сзади, кажется, мой знакомый, тот, чьих рук дело - купол у меня за спиной.
- Давай, - почему-то даже "увидимся", традиционное перед прыжком, кажется мне сейчас слишком пафосным, если будет произнесено мной, и незаслуженным. Я пока ничего не стою, я сам этого не знаю, пока не проверю себя.
Я пролезаю под перила и выбираюсь на экзит. На край третьего рога. Он выдается в небо чуть дальше от металлической конструкции, чем все остальные рога. Опора, как железное металлическое существо-гигант, любезно распростершее свои восемь рук над землей, стоит, затаив дыхание, чтобы не мешать своим посетителям. И тоже смотрит на меня. А я стою на его ладони. В памяти четко откладывается, как я кладу левую руку на большую металлическую ржавую катушку, второй придерживаю перила, и выпрямляюсь на углу.
- Подожди. Держишься?
- Да. Что там?
Напарник поправляет мою стреньгу.
Теперь все.
Я смотрю только на небо. На тот край, который выше просвета на горизонте. Просвет в сером небе залит мягким желтым светом, отраженным в воде. Я знаю, что там внизу на переферии зрения тихо падают маленькие березовые листья, желтые точки с черных веток, которыми они усыпаны, они видятся совершенно отдельно. Как капли краски в воздухе, на картине. Что там - колосья травы и верхушки желтых деревьев, что за рекой - уютные окна многоэтажек, и наступает вечер в маленьком городе, и скоро будут зажигаться окна и фонари.
А до этого в небе с крайней площадки я снова вижу чайку. Высоко в тучах. Они всегда где-то неподалеку. Как напомиеание. Джонни-чайка. Это можно делать только так, отпустив землю как точку отсчета, отпустив все, вместе со здравым смыслом.
Я отключаю все восприятие и включаю автопилот. Я не ставлю больших задач - только уйти. Только вверх - нельзя падать вниз - в ту несуществующую точку и состояние, где замедляется время и подвисает действительность, в ту точку в воздухе, куда нужно оттолкнуться, раскинув руки, дотянуться, достать, бросить свое тело одним леким рывком и, раскрыв, положить ровно на воздух, не отпуская взглядом небо. Чуть постараться - сделать хоть что-то хоть немного лучше и больше, чем раньше, продвинуться дальше, чуть отчетливее прогнуться вперед, сделать заметнее импульс прыжка. А там, дальше - постараться не хвататься за медузу уж слишком рано. Там время всегда медленнее, и ты считаешь всегда быстрей. Понты попадать ниже никто не отменял. Ну, и рога, постараться увидить рога.
Все что я держал в голове о задании.
Я толкаюсь, с единственным желанием уйти от края скорее и лишь бы как, я чувствую, что делаю это легко и как-то замедленно, я не знаю насчет позы, не думаю, что как-то заметно прогнут, но легкое ощущение нужного прогиба я все же осознаю, за ним идет чувство стабильности в падении, все, я здесь, я в воздухе. Это счастье и облегчение за точкой невозврата. А дальше пытаюсь осознавать. Опускаю голову и смотрю на саму опору - рога. Третий, второй, первый. Уходят вверх где-то за мной. Все немного смазанно, я все же не помню падение четко. Но предыдущие падения не осознавались и не оставались в моей памяти почти полностью. Я не помню четко и в деталях этот рог, как мы обсуждаем потом, собирая купола, под опорой и за столом кафе по дороге домой над стаканом горячего Флет Уайта. Не помню, что бросался, когда перестал его видеть, а не едва увидев. А значит, задача осознавать и ориентироваться по объектам не выполнена до конца. Но мне говорят, что бросался я примерно там, где было условлено. А остальное - только задание на ощущения. Их не проверишь, почему. Выполнил или случайно.
Смотря на рога, я медленно перевожу руку на медузу, стараясь не спешить, и недолго держу ее, падая. Вроде бы был первый, вроде бы пора. Я отпускаю руку и медузу из кармана. Секунды 2-2,5 (планировал 3). Короткое промедление, и разворачивающаяся в воздухе скомканная ткань тянет меня назад, купол расправляется и подхватывает.
Хлопок от открывающихся парашютов с земли всегда оглушительно громкий. Как будто лопнули большой бумажный пакет, выстрелили из пневматики или огромный кусок ткани резко встряхнули, расправив и схватив им воздух. Но я никогда не слышу своего. Я спрашивал, напарник тоже его не слышит. Я не знаю почему.
Я отворачиваю, пролетаю по краю опушки и доруливаю в сторону реки на финишную прямую, как договаривались заходить. Поднимаю голову вверх на уже знакомую черную ткань. "Привет, Тень, спасибо тебе". А большей частью смотрю наверх, на фигуры, оставшиеся на роге. Издаю приветсивенный, торжествующий вопль. Купол слегка покачивает, на пилотирование я почти забиваю. Но вспоминаю о том, чтобы дать его в полный режим, а не садиться на задавленном - в среднем, о существовании подушки (натягивание клевант для торможения у земли) я вспоминаю слишком поздно, и традиционно радостно впечатываюсь в землю по-кошачьи на четвереньки, но меня в этот момент мало трогает перспектива приложиться и вывести что-то из строя, я счастлив этим моменто здесь и сейчас. Я задираю голову и отчетливо вижу, как меня медленно накрывает моим черным куполом, ткань опускается на лицо и на камеру, обеспечивая идеальное завершение записи - занавес. И я радостно падаю в траву, а парашют падает на меня.
Но я поднимаю полог из купола с камеры, выкручиваю ее на креплении, чтобы теперь снимать фигуры на роге. Я ложусь на спину на землю, так, чтобы камера видела, и лежу, не шевелясь и не отводя взгляда. Напарник обещал крутить акро. Я, наверное, почти не видел это вживую. На видео в сетях это не то. Или не мог оценить, если видел. А теперь я пытался примерить на себя, почувствовать реальность этой штуки.
Небольшая темная фигура вышла на экзит. Отделение вверх, подвисшее время, сложение, один оборот, другой, замедленные вращения, силуэт расправляется в воздухе, рядом с ним появляется медуза с поводком стреньги и открывается купол. И скоро мы идем друг к другу на земле, долго снимая с сухих растений впутавшиеся в них стропы и купол
Ребята тоже прыгают. Моему знакомому нравится отделение. А вот пилот из меня, видимо, охрененный.
Всю дорогу до лагеря я что-то хаотично снимаю. Пишу на гопру разговоры, природу, все вокруг. Потом бегаю с камерой телефона, снимая зажегшиеся на том берегу огоньки, колосья, лица, распущенные купола, тихие и прохладные, спокойные, очень уютные осенние сумерки. И какой-то нереальный, прекрасный, мягкий свет.
Нас ждет кофе с копченым вкусом костра, я нахожу и вырезаю в сумерках целую поляну опят, ползая до наступления полной темноты. Мы все под одним и тем же веществом - послевкусие от прыжка - и я вдолбан. Хоть и не слишком ярко. Но хорошо и приятно. Потом мы провожаем ребят, в темноте за которыми, покачиваясь на холодной воде в камышах, приходит катер, мы перебрасываем, передавая по рукам, их вещи и снимаем катер с мели. Обнимаемся с ними, и остаемся на ночевку. Погода портится, но больше прыжков мы и не планировали. Ночью, выбравшись из палатки, я вижу первый снег. Крупные мокрые хлопья падают на осенние листья холодным дождем. С утра просыпаются птицы, объекты встречают меня за расстегнутой молнией на двери палатки, укутанными серым туманом. Вокруг сыро и холодно, но я не слишком мерзну, и даже оцениваю красоту серого тумана. Это великое ничто, молоко, серая мокрость, дымка, в котрую уходят верхние части объектов - это все мое. Моя погода. Когда нижнего края облачности почти нет, небо просто лежит на земле.
Когда нас переправляли назад к цивилизации, я подставлял лицо ледяным брызгам и ветру, затягивая капюшон и улыбаясь этому холоду, съедавшему кожу. В голове впервые включился саунтдтрек, которому я мысленно подпевал, вспоминая слова. "Северный ветер рвет паруса, старый моряк стоит у руля. Завтра утонут два корабля, обычное дело для моряка. Северный флот, только вперед, только вперед, ублюдки".
Локация: ЛЭП в Тверской области.
Буква: А.
Прыжок: 27.
Маленьким заданием на этот прыжок было, наконец, прочувствовать задержку. Не кидаться сразу и непонятно на какой секунде, а сознательно не бросать спасительную медузу, держа на ней руку и продолжая падать, чувствуя и замечая то, что вокруг, отслеживая открытие по определенным ориентирам.
По телефону, в Москве, когда так просто обсуждаются какие-то на самом деле совершенно невменяемые и прекрасеые вещи, в реальность которых тогда не особо веришь, было придумано привязать кусок туалетной бумаги на опоре ниже, в том месте, после которого я должен буду раскрываться. А я должен был пропадать эту бумагу, держа ее взглядом. Именно пролететь, заставляя себя держать руку, не бросая вытяжной, пока я не увижу, как она скроется из виду.
И рулон нашелся подходящий. "Первым делом".
От бумаги мы в итоге отказались, заменив ее задачей падать, считая пролетающие мимо рога. Прыгали с третьего рога ЛЭП, а раскрываться я должен был после первого. И именно поймать ощущение, четко видеть каждую площадку и пропадать первую.
Когда мы переправились на другой берег, лодочник сказал нам, что уже закидывал туда четверых бейсеров накануне. Мы пробирались через траву и перетаскивали наше походно-выживальное имущество и системы, гадая, кто нас там встретит. Когда мы вышли к ЛЭПкам, внизу мы нашли опустевший лагерь из двух палаток и расстеленных на осенних листьях укладочных столов. Его обитатели уже ушли на опору и лезли прыгать. С нижней площадки нас радостно поприветствовала неопознанная мной фигура в капюшоне. Мы поорали друг другу, но никто никого не узнал, а нас приняли за какого-то Леху. Которым никто из нас не оказался. Мы начали возиться с палаткой и обустраиваться, посматривая наверх. Первый хлопок парашюта и пропущенный мной прыжок, и мы встречаем и знакомимся с первым из наших уебанских соседей. Второй, третий. Чуваки почему-то прыгают с нижнего рога в не самую удобную сторону. Оказывается, что прыгают тард и тард-овер. (Прыжок с неубранным в ранец парашютом в руках и такой же - с переворотом через купол). Для этого им нужно как-то потратить избыток высоты, мешающий в штиль.
Четертый не торопится.
Я узнаю его по укладочному столу и угадываю. Та самая ткань - цифровой камуфляж, из которой он сшил мне стол по моей просьбе, и специально нашел такую. Потом сказал, что получилось круто, и он ее использует. Здесь тот, кто сшил мой купол.
Он тоже прыгает после перерыва, и встречаемся мы тут совершенно случайно. Четвертый громкий хлопок ткани об воздух, и я бегу через траву поприветствовать, обнять и предъявить свою рожу - зацени совпадение, пока он собирает купол.
Теперь нам стремно и интересно. Ему интересно посмотреть свой парашют у владельца и в деле, а мне стремно - не разочаровать производителя. В этот раз у нас одновременно три его "Енота" (название купола - "Raccoon") - у него, у моего напарника и мой черный (условное имя - Тень).
Вскоре наверх ползем мы. В этот раз я не ждал от себя многого. Просто приехать. Просто долезть. И погода (чуть холоднее) и собственное задолбатое состояние. Но многое давалось на удивление легче, чем в первый раз здесь. Хотя, сидя на холодной остановке в Москве утром, я чувствовал только желание уюта, цивилизации, своих маленьких дел и простых человеческих радостей и уже заранее скучал по всему этому. Хотя мне и было стыдно. Бейс всегда начинается рано утром, по темноте, холоду, и с неподъемных баулов с вещами и системой. Когда город еще спит. Это всегда преодоление. Но и своя магия. Спокойная жизнь подождет здесь всегда, а некая избранность и предчувствие настоящего приключения заставляют испытывать благодарность и продолжать идти.
Здесь случается достойная моей жопы накладка. На первую площадку с земли наверх не ведет никакая лестница. Опора ЛЭП рабочая. Метров 20 нужно лезть по альп веревке на жумаре и гри-гри (подъемное и подъемно-спусковое устройства). В этот раз повесили кусок старой динамики (вместо статичной веревки, она растягивается) и она провисала, плохо проходя в гри-гри, отнимая у меня больше сил и времени на этот подъем. Я стебу себя за свою убитость, за жалкость тушки, которая нас здесь немного позорит, втянуть которую наверх представляет собой некое сверхусилие. А это не то чтобы проблема. Но я и благодарен ей, что она вообще мне тут еще служит. Поэтому просто стараюсь держаться при этом не слишком позорно или уныло. Я понимаю, что один такой подъем - мой предел. На вторую попытку меня не хватит. И, не долезая нескольких метров до площадки, я натыкаюсь на узел на основной веревке. Его устройство не пройдет. Все - алес, спускаемся, дубль два. Я ржу, желая посмотреть в глаза гению, завязавшему там гребаный узел, ржу над нами, стянувшими его вниз, и не обратившими на это никакого вниманмя, над собой, не отреагировавшим на него никак, прежде, чем встретиться с ним на самом верху. Чуваки снизу ждут и уже строят гипотнзы такого отступления. Они приходят, и мы заново собираем подъемное устройство. Меня убеждают немного изменить способ и лезть на двух жумарах, что съэкономит силы. И я, наконец, втаскиваю свою жопу наверх. Первая площадка. Я отцепляю от себя все устройства и спускаю их вниз. Дальше сижу, привалившись к перилам, просто дышу, смотрю на осенние виды и реку (камыши у воды стали желтыми, солнце на желто-сером небе собирается скоро садиться, и желтизна неба под облаками отражается в воде, высоко в осеннем небе пролетает спортивный самолет и две чайки, зелеными уже остались только хвойные. На том берегу - маленький город. Все это так спокойно, тихо и красиво. Это невероятная осень и вечерние пасмурные цвета), и жду остальных. Это так хорошо. Просто осознавать эти маленькие детали, чувствовать запахи, дышать и пытаться запомнить. Этот вид сверху. Это чувство неба, воздуха и самого объекта.
Мой напарник выбирается на площадку, втягивает системы, и мы начинаем ползти по железным лестницам вверх. В голове немного пусто. Я плохо представляю, готов-не готов ли я. Способен ли на что-то. Но пообещал себе, что прыжок будет один. Но я хочу этот прыжок. Я лезу очень медленно, приставляя вторую ногу на каждой ступеньке, останавливаюсь везде, где можно. Но мне не так уж сложно. Я стараюсь вобрать в себя эти виды, запомнить, почувствовать себя в здесь и сейчас, почувствовать благодарность за эти моменты наверху, использовать свое мгновение ухода с экзита, чтобы вырваться куда-то вперед, хоть немного, попытаться сделать свое задание, что-то маленькое, но чего я еще не мог. Чем выше, тем больше я вижу этих осенних пейзажей. Осень там - самая настоящая. Та, очень нужная мне. Моя. Тихо наступает мое время - закат. Это моя погода, мои пейзажи и краски, природа тоже готовится, выдавая мне нужные декорации. Здесь почти штиль. Редкость наверху. Ни ветерка. В прошлый раз от ветра подрагивали толстые металлические трубы перекрытий. Этот пейзаж проникает в меня, а я - в него, растворяясь в нем почти полностью, сливаясь с ним. Как там было в той моей мантре-цитате. "Я есть небо?.. Я - вечный его обитатель".. Я касаюсь опоры ступенька за ступенькой, и отпускаю, как лишнюю страховку, с которой не оторваться, из своей головы сначала землю, как точку отсчета, свою связь с землей, мысли, что там высоко, потом и сам объект, я не привязан и к нему. Только держась взглядом за небо, только находясь в совсем другой системе отсчета и законов, можно уйти в это мгновение за точкой невозврата. Отпустить все. И доверять всему. Я хотел бы чувствовать все, осознавать в момент ухода с экзита в воздух. Но я включаю некий автопилот, потому что слишком много ответственности - те, кто стоят за моей спиной, слишком мало доверия к самому себе. Что я на что-то гожусь. Нельзя думать и смотреть. Вообще.
Напарник ждет меня на каждой площадке и немного мерзнет. Мы перекидываемся короткими разговорами, а я подавляю в себе попытки нести херню и болтать. Он уже ждет меня наверху, когда я вылезаю. К краю рога велет железный мостик, обнесенный ржавыми перилами. Я медленно встаю и иду по рогу. Он уже одевается в систему. Я вытряхиваю из стеша сначала шлем с камерой, а потом парашют. Вспоминаю свою вчерашнюю вечернюю укладку через усталость, с сомнением тяну из кармана медузу, проверяя усилие - выходит, захочу спастись - вытяну. Нас догоняют наши четверо ребят, по одному выбираясь на площадку. Мы подкалываем друг друга и трепемся о камерах и прочей ерунде, и я стараюсь отключиться, не отвлекаясь. Хотя хочется смотреть, хочется видеть их лица. Я спрашиваю у напарника, не дофига ли медузы я вытянул (уличая себя в слишком сильном подсознательном желании спастись), на что он отвечает, что медузы не может быть дофига. (Флешбеком в голове мое обучение укладке: "Мля, ты хоть сначала спрашивай, не добуя ли я вытянул. А я тебе бы сказал, что добуя. Ты вообще хоть что-нибудь иногда спрашивай". Но там речь шла совсем о другом, и о моей ассоциальной привычке не доставать разговорами). Я включаю камеру. Она на роге (тоже рог) на шлеме, так чтобы снимала лицо, я хочу видеть все твои гребаные слабости, я хочу видеть твои глаза, и чтобы ты - улыбался. Установка самому себе. Меня почти везде этому учили. Что бы ты ни делал - улыбайся. Это легко и красиво. Невидимые зрители должны это видеть и получить шоу. Я улыбаюсь, подняв взгляд в пишущую свои логи гопру - черный ящик. Я думаю о том, чтобы забить на съемку, что не заслуживаю внимания камеры, но думаю и о себе прошлом и себе будущем, которым будет интересно, о сохранении этого воспоминания, думаю о Бэнише, и как он снимал свои фильмы.
Ну, что погнали? Я иду по рогу дальше. Мы останавливаемся, и напарник рассказывает мне о том, что я должен сделать, как перевести взгляд и считать рога. О направлениях приземления и уходе на запасную площадку в случае доворота. А я понимаю, что отвлекаюсь, думая только о двойном писке, который издала камера. Пишет ли? Но я беру себя в руки, останавливаю запись, снова ставлю для перестраховки, и пытаюсь слушать и больше не отвлекаться.
- Увидимся, - голос сзади, кажется, мой знакомый, тот, чьих рук дело - купол у меня за спиной.
- Давай, - почему-то даже "увидимся", традиционное перед прыжком, кажется мне сейчас слишком пафосным, если будет произнесено мной, и незаслуженным. Я пока ничего не стою, я сам этого не знаю, пока не проверю себя.
Я пролезаю под перила и выбираюсь на экзит. На край третьего рога. Он выдается в небо чуть дальше от металлической конструкции, чем все остальные рога. Опора, как железное металлическое существо-гигант, любезно распростершее свои восемь рук над землей, стоит, затаив дыхание, чтобы не мешать своим посетителям. И тоже смотрит на меня. А я стою на его ладони. В памяти четко откладывается, как я кладу левую руку на большую металлическую ржавую катушку, второй придерживаю перила, и выпрямляюсь на углу.
- Подожди. Держишься?
- Да. Что там?
Напарник поправляет мою стреньгу.
Теперь все.
Я смотрю только на небо. На тот край, который выше просвета на горизонте. Просвет в сером небе залит мягким желтым светом, отраженным в воде. Я знаю, что там внизу на переферии зрения тихо падают маленькие березовые листья, желтые точки с черных веток, которыми они усыпаны, они видятся совершенно отдельно. Как капли краски в воздухе, на картине. Что там - колосья травы и верхушки желтых деревьев, что за рекой - уютные окна многоэтажек, и наступает вечер в маленьком городе, и скоро будут зажигаться окна и фонари.
А до этого в небе с крайней площадки я снова вижу чайку. Высоко в тучах. Они всегда где-то неподалеку. Как напомиеание. Джонни-чайка. Это можно делать только так, отпустив землю как точку отсчета, отпустив все, вместе со здравым смыслом.
Я отключаю все восприятие и включаю автопилот. Я не ставлю больших задач - только уйти. Только вверх - нельзя падать вниз - в ту несуществующую точку и состояние, где замедляется время и подвисает действительность, в ту точку в воздухе, куда нужно оттолкнуться, раскинув руки, дотянуться, достать, бросить свое тело одним леким рывком и, раскрыв, положить ровно на воздух, не отпуская взглядом небо. Чуть постараться - сделать хоть что-то хоть немного лучше и больше, чем раньше, продвинуться дальше, чуть отчетливее прогнуться вперед, сделать заметнее импульс прыжка. А там, дальше - постараться не хвататься за медузу уж слишком рано. Там время всегда медленнее, и ты считаешь всегда быстрей. Понты попадать ниже никто не отменял. Ну, и рога, постараться увидить рога.
Все что я держал в голове о задании.
Я толкаюсь, с единственным желанием уйти от края скорее и лишь бы как, я чувствую, что делаю это легко и как-то замедленно, я не знаю насчет позы, не думаю, что как-то заметно прогнут, но легкое ощущение нужного прогиба я все же осознаю, за ним идет чувство стабильности в падении, все, я здесь, я в воздухе. Это счастье и облегчение за точкой невозврата. А дальше пытаюсь осознавать. Опускаю голову и смотрю на саму опору - рога. Третий, второй, первый. Уходят вверх где-то за мной. Все немного смазанно, я все же не помню падение четко. Но предыдущие падения не осознавались и не оставались в моей памяти почти полностью. Я не помню четко и в деталях этот рог, как мы обсуждаем потом, собирая купола, под опорой и за столом кафе по дороге домой над стаканом горячего Флет Уайта. Не помню, что бросался, когда перестал его видеть, а не едва увидев. А значит, задача осознавать и ориентироваться по объектам не выполнена до конца. Но мне говорят, что бросался я примерно там, где было условлено. А остальное - только задание на ощущения. Их не проверишь, почему. Выполнил или случайно.
Смотря на рога, я медленно перевожу руку на медузу, стараясь не спешить, и недолго держу ее, падая. Вроде бы был первый, вроде бы пора. Я отпускаю руку и медузу из кармана. Секунды 2-2,5 (планировал 3). Короткое промедление, и разворачивающаяся в воздухе скомканная ткань тянет меня назад, купол расправляется и подхватывает.
Хлопок от открывающихся парашютов с земли всегда оглушительно громкий. Как будто лопнули большой бумажный пакет, выстрелили из пневматики или огромный кусок ткани резко встряхнули, расправив и схватив им воздух. Но я никогда не слышу своего. Я спрашивал, напарник тоже его не слышит. Я не знаю почему.
Я отворачиваю, пролетаю по краю опушки и доруливаю в сторону реки на финишную прямую, как договаривались заходить. Поднимаю голову вверх на уже знакомую черную ткань. "Привет, Тень, спасибо тебе". А большей частью смотрю наверх, на фигуры, оставшиеся на роге. Издаю приветсивенный, торжествующий вопль. Купол слегка покачивает, на пилотирование я почти забиваю. Но вспоминаю о том, чтобы дать его в полный режим, а не садиться на задавленном - в среднем, о существовании подушки (натягивание клевант для торможения у земли) я вспоминаю слишком поздно, и традиционно радостно впечатываюсь в землю по-кошачьи на четвереньки, но меня в этот момент мало трогает перспектива приложиться и вывести что-то из строя, я счастлив этим моменто здесь и сейчас. Я задираю голову и отчетливо вижу, как меня медленно накрывает моим черным куполом, ткань опускается на лицо и на камеру, обеспечивая идеальное завершение записи - занавес. И я радостно падаю в траву, а парашют падает на меня.
Но я поднимаю полог из купола с камеры, выкручиваю ее на креплении, чтобы теперь снимать фигуры на роге. Я ложусь на спину на землю, так, чтобы камера видела, и лежу, не шевелясь и не отводя взгляда. Напарник обещал крутить акро. Я, наверное, почти не видел это вживую. На видео в сетях это не то. Или не мог оценить, если видел. А теперь я пытался примерить на себя, почувствовать реальность этой штуки.
Небольшая темная фигура вышла на экзит. Отделение вверх, подвисшее время, сложение, один оборот, другой, замедленные вращения, силуэт расправляется в воздухе, рядом с ним появляется медуза с поводком стреньги и открывается купол. И скоро мы идем друг к другу на земле, долго снимая с сухих растений впутавшиеся в них стропы и купол
Ребята тоже прыгают. Моему знакомому нравится отделение. А вот пилот из меня, видимо, охрененный.
Всю дорогу до лагеря я что-то хаотично снимаю. Пишу на гопру разговоры, природу, все вокруг. Потом бегаю с камерой телефона, снимая зажегшиеся на том берегу огоньки, колосья, лица, распущенные купола, тихие и прохладные, спокойные, очень уютные осенние сумерки. И какой-то нереальный, прекрасный, мягкий свет.
Нас ждет кофе с копченым вкусом костра, я нахожу и вырезаю в сумерках целую поляну опят, ползая до наступления полной темноты. Мы все под одним и тем же веществом - послевкусие от прыжка - и я вдолбан. Хоть и не слишком ярко. Но хорошо и приятно. Потом мы провожаем ребят, в темноте за которыми, покачиваясь на холодной воде в камышах, приходит катер, мы перебрасываем, передавая по рукам, их вещи и снимаем катер с мели. Обнимаемся с ними, и остаемся на ночевку. Погода портится, но больше прыжков мы и не планировали. Ночью, выбравшись из палатки, я вижу первый снег. Крупные мокрые хлопья падают на осенние листья холодным дождем. С утра просыпаются птицы, объекты встречают меня за расстегнутой молнией на двери палатки, укутанными серым туманом. Вокруг сыро и холодно, но я не слишком мерзну, и даже оцениваю красоту серого тумана. Это великое ничто, молоко, серая мокрость, дымка, в котрую уходят верхние части объектов - это все мое. Моя погода. Когда нижнего края облачности почти нет, небо просто лежит на земле.
Когда нас переправляли назад к цивилизации, я подставлял лицо ледяным брызгам и ветру, затягивая капюшон и улыбаясь этому холоду, съедавшему кожу. В голове впервые включился саунтдтрек, которому я мысленно подпевал, вспоминая слова. "Северный ветер рвет паруса, старый моряк стоит у руля. Завтра утонут два корабля, обычное дело для моряка. Северный флот, только вперед, только вперед, ублюдки".